Ближе к четырём часам Фёдор посмотрел на часы и решил, что и так дал Маслику слишком много времени. Он заглянул в дом — Стенька сидел за своим столом и что-то рисовал. Фёдор закрыл дверь на ключ и сунул его под коврик возле крылечка. Он не заметил, что Стенька прильнул к окну и смотрел, как отец закрывал дверь. План побега был почти готов, осталось только понять, как выскользнуть из запертого дома. Он знал, что должен быть ещё один ключ, и он где-то дома. Воспользовавшись вчерашним беспорядком, который устроил отец, он повторно перевернул все вещи, когда тот ушёл из дома. Ключ так и не нашёлся, к большому сожалению Стеньки. Окна же не открывались, в них были только форточки, настолько маленькие, что туда не пролезла бы даже голова. Был запасной, но самый крайний вариант — это разбить стекло и бежать без оглядки, но он пока откладывался. Некоторые очень необходимые ему вещи были на веранде — это фонарь, батарейки, часы, тёплая куртка и резиновые сапоги. Да и припасы еды тоже были там — это консервы и сухари. Пришлось бы разбивать окно и в веранду, чтобы залезть внутрь, но шум обязательно привлечёт соседей, которые поломают все его планы. Поэтому Стенька пока наблюдал. Ждал, наблюдал и верил, что скоро будет на свободе.
Фёдор быстрым шагом добрался до проулка Маслика и прошёл мимо его дома, но вовремя спохватился и вернулся. Козьма был в сарае, это стало ясно по звукам, исходящим оттуда. Стук молоточка по наковальне, звук ножовки по металлу, потом свист напильника радовал слух: процесс идёт, но пора его завершать. Фёдор упорно ждал, когда Маслик выйдет из сарая, стоя на улице и выпуская дым «примы» в щели забора. Наконец, звук инструментов прекратился, Козьма вышел и закурил, но тут же жестокий кашель начал раздирать его горло. Визит Дементьева был столь неожиданным, что Маслик опешил, но больше всего его напугал не участковый. Белый дым, поваливший через щели забора, стал ужасным оповещением его прихода.
Скользкий тип в полуприсяди зашёл обратно в сарай, надел старый пиджак, перекинул лямку сумки через голову и пошёл к калитке.
— Сделал?
— Ты так рано? Почти закончил, можешь забрать, но если будет цеплять, то надо будет…
— Не нужно! — выдал Фёдор, отстраняя руку с зажатым в ней ключом. — Тебе он нужнее.
— Не понял…, — выкатывал глаза Козьма, уставившись на ключ, лежавший в его ладони.
— Сейчас поймёшь. За тобой должок, Маслик. Его нужно отработать.
— Но это…, — промямлил Козьма, пялясь глазами на ключ в трясущейся руке.
— Ты что, думал отделаться этой железкой? Я такую мог у любого ключника заказать за бутылку, сделали бы и почище твоего.
Фёдор выпустил дым в лицо собеседника, который стоял с глупым лицом и ждал неизбежной развязки этого разговора.
— Ты вор, Козя! Думал, время стёрло твои грехи? Решил, что чист перед законом? Нет, закон — он суров. Он ходит за тобой по пятам и кусает за пятки.
Дым снова ударил в лицо Маслика, он затаил дыхание, но отвернуться или закашлять он сейчас не решился бы.
— Что ты хочешь? Что ты ещё от меня хочешь?
Дементьев ухмыльнулся, оскалил зубы и сжал кулаки.
— Ты, Козя, вроде бы, имеешь золотые руки? Да не трясись ты, сделаешь то, что я хочу, и свободен. Я забуду про твои масляные огрехи и сожгу улики. А пока твои ботинки со штанами полежат там, где они и лежат два года — у меня.
— Лучше бы я отсидел! — пискнул Козьма. Он задержал дыхание и выпустил наружу что-то, похожее на скрип несмазанного колеса телеги. — Гад! Я бы вышел уже. Ты пойдёшь тоже, вот увидишь. Ты покрывал преступника, спрятал улики…
— Ха… ха… ха…, — залился смехом участковый. — Да ты, видно, совсем дурак? Кто же тебе поверит? Тебе — мелкому проныре, которого я собственноручно приволоку в отдел? Нет, я могу понять, что у тебя переклинит, и ты завтра пойдёшь в отдел и заявишь, что это ты вынес тогда магазин. Заодно скажешь, что я тебя поймал, забрал и спрятал улики, не доложил, как положено и так далее. Но ты не подумал, что я могу это использовать, как оружие против тебя самого? Никаких улик никто никогда у меня не найдёт, да и искать не будет. А дача ложных показаний, да ещё и поклёп в адрес сотрудника — это ещё два года. Итого — четыре, сядешь, родимый.
Маслик снова выпустил задержанный воздух со скрипом ржавого колеса, поднял красное лицо выше и глянул на участкового.
— Что я должен сделать?
— Давно бы так. Ничего сложного, если подойти правильно к этому вопросу. Завтра возьмёшь этот ключ и пойдёшь на комбинат.
— Не-е-ет! На что ты меня толкаешь?
— Заткнись, придурок, что ты орёшь? Пойдёшь на комбинат и войдёшь в гараж. Маленькая дверь с амбарным замком. Ключ у тебя свой, — Фёдор растянул рот в ехидной улыбке, указывая жёлтыми глазами на ключ, который так и лежал в дрожащей ладони Маслика. — Убери его, что ты им маячишь?
Фёдор закурил очередную сигарету, после чего засунул её Козьме между его дрожащих губ.
— Откроешь дверь, свет не зажигай. Есть фонарь?
— Есть…, — смиренно выдохнул дым Козьма. Он уже понял, что никуда не денется — придётся выполнить то, о чём попросит Фёдор.
— Пройдёшь почти до конца ангара, увидишь пятнадцать бочек возле левой стены. Повернёшься к правой стене — там, возле стеллажа стоит вилочник. Возьми с собой острый нож.
— Ну и что? — не выдержал Маслик, — Колёса проткнуть, что ли?
— Знаешь, что такое гидравлика?
— Конечно, что за вопрос?
Фёдор со злостью взглянул на Козьму, облизывая губы. Ещё бы он не знал, ведь кулаки были уже сжаты и готовы вбить этому слизняку недостающую информацию.
— Подрежешь шланги, но, чтобы было незаметно. Подрежешь не до конца. Ты понял?
— Ты мне срок добавишь, гад! Почему бы тебе это самому не сделать?
— Я тебя от срока избавляю. Скажи спасибо, что я тебе топор не вложил в руку и не заставил кого-нибудь убить. Итак, завтра, когда сядет солнце, ты сделаешь это.
| К Главе 40 | К Главе 42 |